... (Я остался в ХХ веке)

Я остался в ХХ веке,
Даже, кажется, навсегда,
Повернул я в прошлое реки,
По теченью плыву туда,
В ХХI-ый оставил щёлку
И слежу теперь с высоты,
Но глядеть сюда мало толку:
Девки крашеные, менты.

Имигранты, свистки, проверки.
Правда, здания хоть куда:
Всё по новой, высотной мерке,
Стали стройными города.
Вроде как небесная тяга,
В высоту, да, кажись, не в ту,
И сказал мне один бродяга:
«Мне плевать на их красоту!

Я в прогресс этот, нет, не верю,
Сколь по городу кочевать,
Чтоб меня железные двери
Вдруг впустили заночевать.
Оттолкнули меня, подлюки,
В преисподнюю – верь не верь,
Как танкист, я в железном люке
Обретаюсь всю ночь теперь.
Ну а ты-то, наверно, книгу
Нынче пишешь, работай всласть,
Но поэзии нынче фигу
Кажет наша родная власть.»

И ушёл он, слова калеки
Улетели в площадный гул…

Я живу в ХХI веке,
Словно реки перешагнул.

2009

"Старейший"

Никогда и не думал, что буду «старейшим»,
Я едва не полвека ходил в молодых,
И любил злую водку и ласковых женщин,
И менты меня весело били под дых.

Потому что поэт, да ещё забияка,
И моя слишком лёгкой казалась судьба,
Вот они и старались и не видели знака
Посередь моего многодумного лба.

А теперь я «старейший», прошли все ушибы,
И давно нет на теле моём синяков,
И серьёзные лица блатного пошиба
Жмут мне руку при встрече без обиняков.

Они любят поэтов, хотя не читали
Ни одной моей строчки – да то пустяки,
Ибо я им в «низке», в том самарском подвале
С кружкой пива в руке говорил про стихи.

А теперь я «старейший», как пишут газеты,
И себе, мол, счастливую выбрал судьбу,
Только вот петушки, молодые поэты,
В белых тапочках видят меня и в гробу.

И почётное имя ко ко мне не пристало,
Только Волга обнимет священной водой –
И уже не «старейший» я, даже не старый,
Хоть, конечно, давно уже не молодой.

2009

... (Я, грешный, возжелал любви)

Я, грешный, возжелал любви,
Объятий самых откровенных,
Наверное, в моей крови
Ещё не плесень – песня в венах.

Пускай мне шепчут: «Устыдись!
Держи себя, бесстыдник, в шорах!»,
Но мне ещё открыта высь
И внятен трав волшебный шорох.

О ханжество, мне не грози
Ты пальчиком, не прыскай ядом,
Пусть бездна рядышком, вблизи,
Но и она не дышит смрадом.

Я на извечные круги
Сойду, конечно, а покуда
Любовь, меня побереги,
Ведь ты единственное чудо!

2009

УЛИЦА

Мадам, прекрасна без прикрас,
Хотя погрязла в шашнях,
Старуха в куртке «Адидас»
И в тапочках домашних.

Они сейчас и есть народ,
Хранитель нравов здешних,
И я за ними – сам урод,
Неисправимый грешник.

Но я старухины глаза
Увидел на мгновенье –
В них страх, и Божия слеза,
И гнев, и примиренье.

Вот стайка озорных девчат,
Проворны и смазливы,
И что-то мне они кричат,
В руках бутылки пива.

О чём кричишь ты, молодёжь,
О чём молчит старуха,
И сам-то ты куда идёшь,
Внимая всем вполуха?

И голубь на моём плече
К чему? Не той я мерки,
И ночью – для кого, зачем
Грохочут фейерверки?!.

2009

... (Когда гулял я в мирном парке).

Посвящается экономисту,
яркому публицисту Виктору Чаркину

Когда гулял я в мирном парке,
Как дождь, как на голову снег,
Мне повстречался Виктор Чаркин,
Весьма отважный человек.

Я сочинял стихотворенье,
А он вдруг вышел на тропу,
Моё от мира отчужденье
Разрушив, словно скорлупу.

Парк полон щебета и свиста,
Но я о них тотчас забыл –
Сражала речь экономиста,
Еего священный, гневный пыл.

Меня осыпал град цифири
Под гром святого торжества,
И хоть весна стояла в мире,
С деревьев рушилась листва.

Роптали клёны, вязы, липы,
В суставах чувствуя недуг,
Ещё чуть-чуть – и снег бы выпал,
Так побледнело всё вокруг.

И был я с Чаркиным согласен,
Что всё не эдак и не так,
И небосвод стал снова ясен,
И всё стояло на местах.

И тут же, в посветлевшем парке,
Промолвив: «Господи, спаси!» -
Мы с другом выпили по чарке
За возрождение Руси.

2009

... (Эпоха черно-белого кино)

Эпоха чёрно-белого кино.
К созданью фильмов подходили строго.
И вроде бога нет уже давно,
Но всё искусство – от души, от Бога.

Эпоха чёрно-белого кино,
Но девушек так разноцветны платья,
Мы девушек целуем, пьём вино,
И дружеские так крепки объятья.

Эпоха чёрно-белого кино,
Наивное и доброе искусство,
И, молодым, всё в руки нам дано,
И высоки стремления и чувства.

2009

... (Девятое стихотворенье)

Девятое стихотворенье
Я в Переделкине пишу,
И неплохое настроенье,
И сладким воздухом дышу.

По тропкам всё брожу знакомым –
Листва и хвоя по плечам,
Одна тропа – боль в горле комом,
Другая – светлая печаль.

Здесь пережито мною много,
Где Сетунь, быстрая вода,
Где я узрел в природе Бога
В те, девяностые года.

Страну корёжило, качало,
В Москве тоска – на воре вор,
А здесь в берёзах песнь звучала,
Ей вторил басовито бор.

Не эта пела Русь – другая,
Пробившаяся сквозь века.
В себе себя превозмогая,
Ей вторила моя строка.

И женщину любил я страстно,
Оставшуюся вдалеке,
Меж ей и мною всё пространство
Гудело, плакало в строке.

2009

Памяти Татьяны Глушковой

Я не могу на кладбище пойти,
Не то чтобы такое не под силу,
Глушкова Таня, ты меня прости,
Один я не найду твою могилу.

Не положу к ногам твоим цветок,
Не постою в раздумьи и печали.
Я, Таня, как и прежде, одинок,
И лишь года теснятся за плечами.

А их, увы, всё меньше впереди,
И год-убийца где-то правит косу,
А мы не с места, Господи прости,
Привязанные к «русскому вопросу».

И с этой нам дороги не сойти,
А ты ушла, воительница, рано,
Но в помощь нам стихи твои, статьи,
Труды твои, бесстрашная Татьяна.

А осень в Переделкине всё та ж,
В садах твоя любимая поспела
Антоновка, и осы на этаж,
Где ты творила, залетают смело.

Но нет тебя, нет на столе плодов,
И тыкаются осы в стол пустынный.
И только тонкий запах из садов,
И ветер скорби, на котором стыну.

2009

... (Едва не перебрался я в Москву)

Едва не перебрался я в Москву,
Труднее было б мне. А, может, проще…
Но я тогда не изменил леску
За Волгою, точней – кленовой роще.
И сколько планов было в голове!
Размен разыгран был почти по нотам.
Но рад я, что не прибавилось в Москве
Ещё одним отважным стихоплётом.

В Самаре шуму тоже через край –
И «пробки», и дробящие долота.
Но иногда я обретаю рай,
Которому название – работа.
Да, иногда. К тому ж на берегу
Моей реки я расправляю спину,
И вот плыву, неспешно, сколь могу,
А выйду – словно груз давящий скину.

Так мне легко – осталась позади
Вся тягота дремучая ночная,
Я смыл её – и торжество в груди,
Что всё моё – и ширь, и глубь речная,
Где вдруг большая рыбина всплеснёт,
А в небе – дельтаплан, в прозрачно-синем…
Я в молодости был не идиот,
Я быстрым был, и влюбчивым, и сильным.

Но всё твердил себе: «В Москву, в Москву!»,
Как в чеховской, такой любимой пьесе.
«Мос – ква» - в моём ворочалось мозгу,
Но вот с годами стало меньше спеси.
У врат Москвы не произнёс: «Сезам!»,
Мне не открылись тяжкие ворота.
Москва не верит клятвам и слезам,
А я в Самаре плачу отчего-то…

2009

... (Молодость, страсть, алкоголь)

Молодость, страсть, алкоголь,
Дружбы застолья лихие,
И отвращенье и боль
Утром – ну, в общем, стихия.
Женщины… Много ли их
Было?.. Не помню, не знаю…
Их целовал я, нагих,
Страх свой вином запивая.

Кто-то смотрел на меня
Строго, неведомый Кто-то…
После – ни ночи, ни дня,
Только работа, работа.
Строки в моей голове
Строились и пропадали,
Шлялся в Самаре, в Москве,
Всюду хмельного видали.

Или придурка…Как знать,
Что тогда думала масса…
Вдруг удавалось создать
Вещь высочайшего класса.
В это мгновенье огня,
Испепелявшего душу,
Кто-то смотрел на меня,
Кто-то внимательно слушал.

Ныне стою со свечой,
Строгого взгляда робею,
Каюсь, но ведь ни о чём,
Ведь ни о чём не жалею.

2009