Журнал "Москва" о творчестве Б.Сиротина

Для Бориса Сиротина трагические русские девяностые совпали с творческим взлетом. Чистотой слова и прозрачным лиризмом Сиротин буквально заворожил читателей. Тихому поэту-лирику чужда беснующаяся толпа, чужда бездна, стирающая лица. Сиротин — поэт глубоко личностный, именно поэтому он отторгает саму идею борьбы: «Я не хочу быть с кем-то в поединке, / Я мира для отечества хочу». Но небо за окном набухает кровью. Век не слушается поэта. Сиротин одинок среди рвущих, жрущих, хватающих, рушащих.

И в этот век, слепой, громоздкий, дымный,
Что душу так и сяк пытал мою,
Вновь клянчу у людей любви взаимной
И у Пространства отзвука молю.

Сиротин — лирик с явной тягой к русскому любомудрию, с острым зрением, умением подметить и сделать поэтическими приметы сегодняшнего дня, поэт высокой книжной культуры. Не случайно над Волгой с облаками белого-белого цвета, над рощами и сугробами, над танковым полем в Прохоровке и куполами, растущими из дымов индустриального пейзажа, в стихах Сиротина возникает иная вечность — тени великих предков: Бахтина, Розанова, Леонтьева. Каждый — велик, каждый — мыслитель. Каждый — знак и эпоха в русской культуре. «Бахтин устарел!» — утверждает юноша с длинной прической, один из хрестоматийных нигилистов и вечных разрушителей России. Но тень Бахтина, рассказы которого о карнавале он числит старческим бредом, тревожит его своим непонятным величием. Время разрушения отечества недаром совпало со временем возвращения России духовных ценностей и ценностей ее культуры, литературы, философии. Великие тени словно скользнули за предел, разделяющий тот свет с этим, и пришли защитить и поддержать попранную Россию. За тенями Леонтьева, Розанова, Бахтина высится тень куда более мощная и загадочная — тень русского царя: «Он слушает сплоченный ропот / И видит сквозь цветной туман. / Как манит сытая Европа / В свои объятия славян». Царь — удерживающий, хранящий бытие державы. В могучей тени, возникшей над Россией на сломе тысячелетий, — тайна ее прошлого и будущего.